Неточные совпадения
Не горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не
Бог стрелой громовою
Во гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла
гроза душевная,
Покажешь ли ее?
Тогда-то свыше вдохновенный
Раздался звучный глас Петра:
«За дело, с
богом!» Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь, как божия
гроза.
Идет. Ему коня подводят.
Ретив и смирен верный конь.
Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом,
Гордясь могущим седоком.
— И как это в этакую темнять по Заиконоспасской горе на ваших лошадях взбираться! Как вас
Бог помиловал! — опять заговорила Татьяна Марковна. — Испугались бы
грозы, понесли — Боже сохрани!
— Гром — это Агды. Когда черт долго держится в одном месте, то
бог Эндули посылает
грозу, и Агды гонит черта. Значит, там, где разразилась
гроза, был черт. После ухода черта (то есть после
грозы) кругом воцаряется спокойствие: животные, птицы, рыбы, травы и насекомые тоже понимают, что черт ушел, и становятся жизнерадостными, веселыми…
Тогда
бог послал жестокую
грозу.
Гроза началась вечером, часу в десятом; мы ложились спать; прямо перед нашими окнами был закат летнего солнца, и светлая заря, еще не закрытая черною приближающеюся тучею, из которой гремел по временам глухой гром, озаряла розовым светом нашу обширную спальню, то есть столовую; я стоял возле моей кроватки и молился
богу.
В мундире он был
гроза,
бог.
— Грозу-то какую
бог послал! — говорила она. — А наши в степу ночуют, то-то натерпятся, сердешные! Раздевайся, батюшка, раздевайся…
— Ложись, батюшка, ложись… — вздохнула старуха, зевая. — Господи Иисусе Христе! Сама и сплю, и слышу, как будто кто стучит. Проснулась, гляжу, а это
грозу бог послал. Свечечку бы засветить, да не нашла.
—
Гроза хорошая, ничего… — бормотал Пантелей. — Слава
богу… Ножки маленько промякли от дождичка, оно и ничего… Слез, Егоргий? Ну, иди в избу… Ничего…
— Небось, барин!
Бог милостив; авось как-нибудь выберемся из леса. Только гроза-та нас застигнет; вон и дождик стал накрапывать.
— Я неподалеку отсюда переночую у приятеля на пчельнике. Хочется завтра пообшарить всю эту сторону; говорят, будто бы здесь третьего дня волка видели. Прощайте, батюшка! с
богом! Да поторапливайтесь, а не то
гроза вас застигнет. Посмотрите-ка, сударь, с полуден какие тучи напирают!
Грозы уж он не боится и природы не любит,
бога у него нет, все доверчивые девочки, каких он знал когда-либо, уже сгублены им и его сверстниками, в родном саду он за всю свою жизнь не посадил ни одного деревца и не вырастил ни одной травки, а живя среди живых, не спас ни одной мухи, а только разрушал, губил и лгал, лгал…
Вдруг кто-то крикнул: «Нет в вас
бога!» —
И песни не допели мы.
Глядим: добро б вошел начальник, —
Нет, просто выступил вперед
Наш белоручка, наш молчальник,
Смиренный, кропотливый Крот.
Корит, грозит! Дыханье трудно,
Лицо сурово, как
гроза,
И как-то бешено и чудно
Блестят глубокие глаза.
— Ну, слава
богу, Николай Иванович, — сказал он Миллеру, — теперь
гроза, над нами тяготевшая, совсем прошла, и наше несчастное дело с часовым совершенно уладилось.
— Боюсь, — прошептала она, немного подумав. —
Гроза убила у меня мою мать… В газетах даже писали об этом… Моя мать шла по полю и плакала… Ей очень горько жилось на этом свете…
Бог сжалился над ней и убил со своим небесным электричеством.
— Э, милый!
гроза — Божье дело!..
Бог с небеси, значит, всякую тварь земную святою водою своею кропит. В это время молиться надо.
— Сюда было ехала, матушка, да, кажется, понапрасну. Никакого толка добиться не могла, — ответила Дарья Сергевна. — Утишится,
Бог даст,
гроза, проя́снится на небе, поеду домой обратно. Мы ведь не дальние — наш-от город всего верст сорок.
Бессильная тревога
Проснулася в сердцах, как в пропасти змея.
Мы потеряли все — бессмертие и
бога,
И цель, и разум бытия.
Кумиры прошлого развенчаны без страха,
Грядущее темно, как море пред
грозой,
И род людей стоит меж гробом, полным праха,
И колыбелию пустой.
Назаровна.
Грозу бог посылает. Ветер воет, а дождик так и хлещет, так и хлещет. По крыше и в стекла словно горошком дробненьким. Чуешь? Разверзлись хляби небесные.
Когда я провожала его, то он в передней, как мне показалось, нарочно долго надевал шубу. Раза два молча поцеловал мне руку и долго глядел мне в заплаканное лицо. Я думаю, что в это время вспоминал он
грозу, дождевые полосы, наш смех, мое тогдашнее лицо. Ему хотелось сказать мне что-то, и он был бы рад сказать, но ничего не сказал, а только покачал головой и крепко пожал руку.
Бог с ним!
Бог знает какую бы суматоху произвело в собрании роковое слово Антона и какая б ужасная
гроза разразилась тогда над его головой.
— Думаю, только один будет несчастлив. Дай
бог, чтобы
гроза над ним и обрушилась! Он один виноват.